Павел Бородин

«То, чем я занимаюсь, я благотворительностью не называю: это мой образ жизни. Я иначе просто не могу. С самого детства, на собственной шкуре я узнал — каково живется обездоленным детям».

Судьба распорядилась так, что мне не пришлось близко знать, чувствовать руку и душу отца. Его разлучили с нами, когда мне не было и года — война. Я ждал его и мечтал всегда быть рядом с ним. Не суждено было. Как дань несостоявшейся любви отца и сына стоит на его могиле памятник, поставленный мною на тувинской земле.

Поэтому, я рос рядом с мамой, тремя сёстрами и тётей Серафимой — папиной сестрой.

Наша семья жила в послевоенное время в деревнях, мы часто переезжали.

Мы cуществовали в режиме жесточайшего дефицита вещей и средств, если говорить современным языком. Мама работала много и одна. На её руках было нас пятеро иждивенцев. Мы старались помогать ей, чем только могли.

Она научила девочек вязать, вышивать. Вышитые или связанные сестрёнками Викой и Валюшей изделия тётя Серафима иногда продавала на базаре. Мы экономили на всём. Для меня, например, одежда перешивалась только из вещей сестёр. Мы никогда не обращались в дирекцию школы за помощью в приобретении одежды, обуви, школьных принадлежностей, которые выдавались малообеспеченным семьям. Мама просто не хотела просить.

Вся домашняя утварь у нас была самодельная. Занавески, скатерти на дощатых столах, накидки на подушках и скамейках, полотенца, салфетки были расшиты анютиными глазками, лилиями, ромашками, розами, зеленью листвы — творчество моих сестёр. Дом наш, с безукоризненно побеленными известью с синькой стенами и потолком, надраенными полами, смотрелся уютным и даже праздничным. Правда, нам сравнивать наш дом было не с чем. Нам не приходилось бывать в домах людей состоятельных и важных.

Но бедность — не порок, а школа самовоспитания и самовыживания, если философски смотреть на эту сторону жизни.

Дома у нас не было достатка, но было много книг и задушевных бесед о прочитанном. Мама выбирала книги и покупала их сама после своей получки или нашего подручного заработка. И делала это с умом и толком, как мне сейчас представляется. Когда я оканчивал школу, у нас дома образовалась приличная библиотека, в которой каждая книга была нами прочитана.

В нашей семье верховенствовал культ труда, которому я начал «поклоняться» с раннего детства. Афоризм «труд — всему голова» родился не абстрактно, в исходил от правды жизни. Труд ради выживания и существования стал для меня осознанной необходимостью уже в годы отрочества.

Первые уроки труда я осваивал дома. Примерно с шести лет неплохо владел молотком, ножовкой, топориком. Женщины возложили на меня чисто мужскую домашнюю работу. Я очень гордился таким доверием и вовсю старался делать как надо. И неплохо владел ремеслом домашнего столяра и плотника уже в школьные годы.

В раннем возрасте я был довольно рослым среди своих сверстников, казался старше своих лет, и потому меня брали на подсобную работёнку вроде прополки грядок на совхозных полях. Так в шесть лет я стал «выходить в люди».

Уже во втором-третьем классах с моим другом Колей Петуховым, отец которого был прорабом, подрабатывали разносчиками инструментов и инвентаря на строительстве жилого дома. Я впервые тогда поставил свою подпись в ведомости заработной платы. Это был праздник взросления и осознания собственного значения для семьи!

После четвёртого класса и дальше несколько летних каникул работал грузчиком на кирпичном заводе. Коллектив был в основном женский. Меня определили в чисто бабскую бригаду, которая подавала загруженные кирпичом вагонетки к грузовым машинам. Работа получалась нелёгкая. Часто вагонетки съезжали с рельсов на аппаратном круге.

С годами моя помощь маме становилась всё существеннее. Много работали, и по меркам того времени стали жить лучше. Это был свет надежды в нашей долгой борьбе за более-менее достойную жизнь.

Став уже взрослыми, мы поняли, что ради нас мама была вынуждена исключить из своей жизни даже самые маленькие житейские радости.

Вместо посиделок с подругами и праздничных застолий, которые прокатывались по скромным домам и дворам нашей улицы — она, строгая и добрая, озабоченная и весёлая, всегда была возле нас. Самым заветным её желанием было дать нам хорошее образование.

Мама отдала себя самому главному делу своей жизни — воспитанию своих дочерей и сына.

Мама сама абсолютно уверена, что правильно выполнила свой долг в сложившихся обстоятельствах сурового времени. Даже трудное детство, будучи осенено маминой заботой, нежностью и любовью, хранится в памяти радостным и светлым отрезком моей судьбы. Моя мама, Лина Ивановна Дубровина, — человек поколения своего времени.

В моей памяти слово МАТЬ занимает главное место, имеет особое звучание. Судьба мамы, как и миллионов её ровесниц, вершилась не только их умом, волей, способностями. Они были бесправными живыми существами, попавшими в жернова исторических и житейских обстоятельств.

Сегодня, когда в стране около двух миллионов детей-сирот (только по официальным данным!), и огромное количество детей из неблагополучных семей, беспризорников и просто детишек с тяжёлой судьбой — очень важно, чтобы государственные органы, владельцы бизнеса и магнаты — чувствовали личную ответственность за судьбы маленьких людей. За целую Жизнь тех, кому они могут помочь одним росчерком пера.

К сожалению, в наше время это случается не так часто. Но — и к счастью, ростки добра пробиваются вокруг и даже среди заасфальтированных душ чиновного круга. Достойны уважения акции телевизионной программы “Пока все дома” по сбору средств на спасение смертельно больных российских детей, и те сотни и сотни безымянных зрителей, которые откликаются на призыв журналистов помочь нашим детям. А разве не заслуживают благодарности “Мурзики”, постоянно помогающие детским домам, интернатам обустроить более комфортную жизнь для своих воспитанников. Есть факты организации негосударственных детских домов и приютов, реабилитационных центров.